Э.Б. Ершова (Москва)
ПРОБЛЕМЫ СОХРАНЕНИЯ ЛОКАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ.
Различные подсистемы культуры, имея дело со специализированными аспектами человеческого бытия, фиксируют и хранят лишь определенный пласт знаний о социуме, а музейная система позволяет дать комплексное представление об историко-культурной среде. Поэтому музей (музей-заповедник) обязан занимать и нередко занимает на региональном уровне ключевое положение, являясь тем центром, который может транслировать систему ценностных ориентации. Обращаясь в музей, люди как бы выходят за пределы своей обыденной жизни и получают возможность достраивать собственную картину мира.
Сегодня, когда наш мир меняется так быстро, возникает потребность именно музейными средствами оказывать влияние на личность, содействовать ей в определении своего места в сообществе людей, теснее увязывать свою жизнь с такой средой бытования, где бы она смогла оценить все происходящее в человеческих масштабах, понять свои корни и быть готовой влиять на свое будущее. Другими словами, проблема сохранения наследия, традиций локальной культуры вновь стоит на повестке дня, как и в начале XX в. При этом на передний край науки всё больше выдвигается вопрос, какие культурные ценности из традиционных пластов наследия будут переданы будущим поколениям с учетом проникновения в культуру новых информационных технологий.
Именно поэтому проблема восприятия культуры городской среды нашла отражение в работах ряда философов, обративших особое внимание на ее формы и образы, духовные сферы ее формирования.
Среда провинциального города многомерна. В ней можно выделить пространственную, предметно-эстетическую и социальную составляющие. В контексте разработки проектов и программ развития средних и малых исторических городов России доминирующую роль играло отношение к истории, наследию, т.е. традиционной среде. Именно она, как подчеркивают современные исследователи, оказалась наиболее консервативной в смене устоявшихся социальных стандартов и нормативов (1). В таких российских городах, а тем более со значительным историческим прошлым, наиболее полно запечатлены типичные черты русской культуры, эстетика провинциального города.
В связи с этим уместно воспользоваться известным социологическим понятием “этос”. Он трактуется философами как широкая социокультурная характеристика среды. “Этос” определяет наиболее устойчивые для общества ценности, идеалы, установки, особенности образа жизни горожан, влияет на отбор и закрепление традиций, формирует нормы взаимоотношений в социуме, атмосферу духовного бытия города. “Этос” фиксирует наиболее устоявшееся, характерное, социально-типическое отношение горожан к прошлому, настоящему, а через них и к будущему. Иначе говоря, отражает характер жителей локуса, проявляясь в их взаимоотношениях, уровне культуры, их картинах мира. Таким образом, социокультурная среда небольшого города не есть нечто заданное, она совершенствуется, развивается самими участниками процесса, местными жителями. Они - носители традиционной среды города, они же участвуют в выработке механизма адаптации к новым условиям на этапах социокультурной модернизации.
Сам фактор изменения историко-культурной среды принято рассматривать как основу социально-культурной детерминации, создающей целостность среды бытования человека, ситуации его жизненного опыта, образовательных условий и т.п. При этом особое место и роль отводится конкретным сферам культурного пространства города, влияющим на конструирование общей историко-культурной динамики российских городов (2). В современной отечественной историографии этот подход нашел отражение в материалах уже не единичных конференций, посвященных проблемам истории развития малых городов России, а также в диссертационных исследованиях по актуальным проблемам изучения и сохранения культурного наследия в России (3). Исследователи, как правило, систему функционирования культурного наследия воспринимают как комплексную проблему изучения и развития культуры российской провинции. При этом такая сфера жизнедеятельности провинциального общества как архитектурная среда интерпретируется не только с эстетических позиций, но и как сфера пространственного осмысления, осознания и морфологического устройства жизни.
Начиная со второй половины XIX в. большинство социально-культурных функций формируется внутри провинциального общества, в результате чего заказчиком архитектурных объектов начинают выступать общественные слои - от представителей земства до крестьянства. Анализируя менталитет российской провинции, можно выделить три главных фактора в развитии архитектуры на местах: традиционность, утилитарность, подражательность. К первому фактору отнесены устойчивые местно-этнические традиции планировки городов, сёл, усадеб, домов; использование определенные материалов и способов строительства, выбор системы отделки зданий. Второй фактор отражает практичность жителей, выражавшуюся в рациональном подходе к формированию градостроительных структур, к отбору объемно-планировочных решений зданий, материала и декоративного оформления построек. Наконец, третьим фактором, наиболее типичным для провинциальной парадигмы является подражательность, которая в реальной интерпретации всегда выступает утилитарно и этнически избирательно. В целом, архитектурная среда провинциального города с его исторической судьбой является отражением культуры нации во всем ее разнообразии, что представляет несомненную ценность при формировании среды бытования этой нации.
Носителем культуры, в том числе и на региональном уровне, ее субъектом является человек, который как отдельно взятая личность одновременно может рассматриваться и как объект ее воздействия. Это обстоятельство позволяет трактовать культуру личности как систему координат, картину мира, в которой среда ее обитания занимает доминирующее положение и включает различные подсистемы субкультуры, исходя из уровня развития конкретного города или локуса в целом.
Человек, как правило, “примеряет” на себя разные жизненные ситуации, образы, эмоции, городские или иные условия жизнедеятельности. Тем самым он создает картину своей среды обитания, которая получается многоцветной и насыщенной. Обращаясь к различным объектам материальной и духовной культуры, человек получает возможность обогащать свою память, достраивать свое представление о среде собственной жизнедеятельности.
В этом плане особая роль в городе принадлежит системе образования. Главным образом в ее структурах осуществляется, чаще всего государством, отбор культурных фактов, составляющих ядро культуры данного человеческого сообщества. Через отбор, оценку и трансляцию фактов система образования обеспечивает свои собственные качественные признаки, а через непосредственную подготовку кадров влияет на качество функционирования иных подсистем культуры. Качество и количество передаваемой через образование информации являются наиболее сильными и стабильными факторами в формировании любой историко-культурной среды и личностной картины мира.
На пороге XXI в. субкультурная структура современного города усложнилась необычайно, включая десятки разных субкультур: этнических, возрастных, профессиональных, конфессиональных и др. Они всегда нагружены эмоциями, образами, представлениями об окружающей среде. Ее составляющие: архитектурная среда, среда обучающая и среда просветительная, на наш взгляд, охватывая материальные и духовные объекты культуры, их пространственные связи, в первую очередь обуславливают повседневную деятельность жителя любого города во всех ее проявлениях. Вот почему современная наука при изучении многих проблем отечественной культуры должна обращаться к институциональным формам и методикам работы.
Среда обучающая, просвещающая, формирующая эстетические вкусы и идеалы, среда, влияющая на принятие управленческих решений, на удовлетворение утилитарных потребностей и т.п. выступает не как нечто заданное, а как проектируемое самими участниками процесса жизнедеятельности города.
В свою очередь историко-культурная среда города, как совокупное предметно-пространственное окружение, обеспечивает культурно-формирующие условия развития личности. В физическом смысле эта среда сосредоточивает в себе объекты, используемые для функционирования единичных учреждений культуры, различных комплексов для предоставления услуг, обеспечивающих разнообразные виды деятельности, а также функционирования управляющих организаций влияющих на эту деятельности и поведенческие акты людей. При этом особо выделяются разнообразные объекты наследия, которые репрезентируют культурную сущность бытия, “портретируют” образ жизни, ее уровень и качество.
Когда предметом исследования является историко-культурная среда, как например, г. Дмитрова, отметившего в 2004 году свое 850-летие, историко-культурное наследие в контексте развития культуры можно рассматривать как “историческую инфраструктуру” — весьма актуальную, приоритетную и мало разработанную область социального проектирования.
Простое суммирование исторических фактов и реконструкций как образцов деятельности наших предков в тех или иных формах освоения без привязки к конкретной историко-культурной среде не понятно для потомков. Но в то же время реставрация памятников, их музеефикация или иное достойное использование в контексте среды близкой им исторически, разработка специальных обучающих программ с использованием историко-культурных объектов могут привнести в современность пласты наследия, представляющие не просто “застывшие” исторически неизменные формы, а культурные “границы поля” тех прошлых образов, в рамках которых делают свой выбор очередные поколения (4). Другими словами, организация историко-культурной среды не только определяет желаемое направление культурной деятельности человека, но и способна сформировать условия для его подготовки к восприятию конкретных культурных ценностей. Лучше всего это достигается институциональными средствами через различные аспекты модификации историко-культурной среды — от локальных “культурных гнезд” до образных форм понимания историко-культурной среды как среды памяти.
В отечественной литературе имеется значительное количество работ с определением понятия “среда”, в которых доминирует осмысление среды города с архитектурной точки зрения (5). В данной статье под средой подразумевается широкое овеществленное пространство, как природное, так и спроектированное с учетом его социокультурного окружения. Историко-культурный срез этой среды, представляющий особый интерес как предмет исследования, рассматривается в качестве репрезентативной институциональной культуры, работающей как на современного человека, так и на будущее.
Речь идет прежде всего о музеефикации памятников, организации их функционирования в системе города как наиболее представительную форму восприятия историко-культурной среды. Только в социокультурном контексте сегодня можно представлять и воспринимать историко-культурную среду любого города, а небольшого тем более. Воспроизводство в новых поколениях историко-культурной среды как преемственности в развитии отечественной культуры придает ей современное и актуальное звучание.
Сложный синтетический характер рассматриваемого объекта не поддается достаточно полному изучению с позиции какой-либо отдельно взятой научной дисциплины. Речь идет о применении методологии социально-краеведческого исследования города. Используя методы исторической науки и социологии, ученые ставят перед собой задачи, нацеленные на раскрытие и анализ социокультурной истории города в тесной связи с сохранившимися локальными образцами организации жизненной среды (6).
На основе диагностики состояния “исторической памяти” и культурно-средовой ориентации, изучения социокультурных запросов населения и политики местной власти по сохранению историко-культурных объектов конкретного локуса можно воссоздать антропокультурный портрет г. Дмитрова, и любого другого малого или большого города, а на основе архивных изысканий - представить отдельных его героев.
Российский город в XX в., подобно западно-европейскому, был многофункциональным социальным организмом, который развивался одновременно и в экономическом, и в социальном, и в культурном отношениях. Уровень этого развития, объективные и субъективные критерии, определявшие его, были различными в столичных и провинциальных городах, в больших и малых поселениях.
Особое место в этом процессе в России практически занимало государство. Именно оно определяло стратегию развития культуры, культурного наследия, в частности. При этом до революции значительный слой русской культуры развивался вне государственной поддержки - в основном за счет меценатства. После 1917 г. некоторое время сохранялись условия для многообразия форм культурной жизни. Однако впоследствии в результате огосударствления всех сфер общественной жизни в практику вошло жесткое регулирование.
Анализ директивных документов 20-30-х годов показывает, что в эти годы государственное управление базировалось на таких ценностных основаниях как нигилизм по отношению к существующей культуре и созидание культуры будущего. В лексике идеологических документов того времени этот ценностный вектор формирования в качестве ведущей цели партии и государства — построить новую социалистическую культуру и воспитать новый тип личности — ее носителя. Функции культуры сводились к решению прагматической задачи приобщения широких масс к социализму. Этому же были призваны служить конкретные социальные институты: школы, клубы, музеи, а также искусство, художественная самодеятельность, массовые праздники и т.д.
В 30-е годы XX в. созидание в культуре как ценность было выведено на периферию государственного управления культурой и существенно ограничено как идеологическими рамками (соцреализм), так и профессионально-статусными рамками (творческие союзы). Все, что было связано с инновационной деятельностью, методами комплексного анализа подверглось существенной корректировке или изгонялось (социология, педология, психология, педагогика и т.п.). Основным содержанием государственного управления культурой становится обслуживание населения на строго идеологической основе.
Ряд современных исследователей, в частности философ В. Розин в своих работах подчеркивает, что на региональном уровне жизнь локальных сообществ была разрушена. Сформировался и соответствующий взгляд на культурно-историческое наследие. Он стало рассматриваться в советские годы не в связи с традициями жизни населения, землячества, а определяться, в частности, преимущественно символами государственности, централизованной власти, всевозможными ритуалами торжественного содержания.
Вполне понятно, что в крупных городах этот процесс шел весьма активно. Но и в малых городах, селах с их небольшими территориями, которые, как правило, считаются местными жителями своими и осваиваются полностью, тем не менее, культурное наследие чаще всего также оставалось за рамками внимания и желания познать, отсюда традиционное представление о второсортности всего провинциального в сознании советского общества. Хотя элементы подобного представления имели место и в дореволюционном прошлом. Объяснение такому отношению к историко-культурному наследию в недавнем прошлом коренилось в отсутствии на региональном уровне демократических форм жизни, подлинного местного самоуправления в культуре. Такую ситуацию исследователи констатировали в конце 80-х годов XX века (7), определяя годы “оттепели”, как период расширения диапазона культурных услуг в стране. В партийно-государственных документах применительно к сфере управления культурой в те годы была сформулирована задача расширения функции потребления культурных услуг через стимулирование различного вида самодеятельного творчества. В годы “перестройки” формы проявления культурной активности становятся весьма популярными, о чем свидетельствовал бурный рост различных форм социального, политического и художественного творчества.
Но что же изменилось в 90-е годы, когда пытались осуществить разнообразные реформы и включить в этот процесс и население страны? Во-первых, как показали социологические исследования, население и на уровне регионов, и в масштабах страны потянулось к ранее запрещенным и содержащимся в спецхранах объектам историко-культурного наследия. Во-вторых, наблюдалось оживление и манифестирование исторических компонентов территорий. Отсюда и активизация центров ремесел и промыслов (г. Гороховец, Владимирская область), более активное обращение к фольклорным традициям (г. Новочеркасск, станица Вёшенская Ростовской области), расширение сети самостоятельных местных музеев особенно в Сибири и на Дальнем Востоке, регистрация отдельных из них не просто в качестве музеев, а разнообразных культурных центров, активный пересмотр Списка памятников истории и культуры, стоящих на государственной охране и т.п.
Другими словами, в городах, как малых, так и больших, историко-культурное наследие сделалось в 90-е годы более близким и узнаваемым. Его доступность ныне не регламентируется, а наоборот способствует человеку находить возможности для осуществления своих интересов, реализации своей личности. Подобное отношение к культурному наследию способствует новому актуальному прочтению его содержания, расширяет на региональном уровне условия для общения и досуга, а в конечном счете влияет на социализацию личности, особенно в территориях со значительными миграционными процессами.
Но решать эффективно данную проблему при теперешнем экономическом положении страны весьма затруднительно. Ибо по-прежнему перед современным обществом ставится задача вовлечь человека в софинансирование социальной сферы, ликвидировать государственный монополизм в ней и обеспечить тем самым более эффективное ее функционирование, что, однако, практически нельзя осуществить. При существующих доходах населения и фактически остаточном финансировании отраслей социальной сферы трудно воспринимать эти “прожекты” как здравые суждения ученых мужей и политиков. Однако явно преобладает именно эта линия, о чем свидетельствовали семинары в Центре стратегических разработок (8).
При существующем распределении доходов между федеральным и региональными бюджетами и финансировании социальной сферы на самом низком уровне возникает огромная территориальная дифференциация в “доступности” культурных объектов и сокращается возможность центральной власти (о региональной и говорить не приходится) в проведении четкой государственной политики в области культуры.
Такая ситуация оставляет не востребованным полностью культурный ресурс любого города на региональном уровне. И здесь главное не в наличии или отсутствии того или иного типа учреждения культуры, а его востребованности местными жителями. Внутренний провинциализм небольшого, к примеру, города, замешенный ныне на атмосфере выборов, дискотек, карнавально-шумных днях города, пытаются вписать в уже сложившуюся картину “культурного” ландшафта города. Но реально такие мероприятия не несут в себе личностного начала конкретного “месторазвития”, не отражают качественных вариаций исторических тенденций города и его региона. Эти мероприятия становятся полем коммуникации, где на низшем, практически бытовом, уровне фигурирует так называемая “массовая культура”. Но она не консолидирует, а дезинтегрирует территориальное сообщество, не способствует его социальному конституированию.
Кроме того, в управленческом плане посредством модернизации всех сфер общества поставленная задача стимулирования культурной деятельности населения далеко не решена. На практике вектор изменений с 1991 г. стал вектором потребления, включая во многом и услуги в области культуры (или во всяком случае учреждения культуры в целях выживания активно стремятся к этому). Эта тенденция просматривается в рамках федеральных программ, принятых в различных органах государственного управления. Однако эффективность реализации подобных программ весьма низкая. Очень часто они “оседают” в кабинетах чиновников и при этом, имея весьма относительный характер, обозначая общие приоритеты и направления деятельности в сфере культуры, без учета специфики конкретных территорий, остаются слишком абстрактной моделью конкретной обстановки.
Мы придерживаемся той точки зрения, что управление культурой на местах (особенно на исторически выстроенных территориях), если взять за критерий соотношение процессов изменения и сохранения ее, может быть и инновационным и традиционным. Но при этом в основу управления должен быть положен принцип преемственности. Ведь включенность в национальную традицию всей совокупности культурного наследия создает культурную память народа, определяет глубину его исторического существования и перспективы. Исторические города России - благодатная почва для подобного процесса, который открыт и для инновационных преобразований. П.Н. Милюков в своей базовой работе “Очерки по истории русской культуре” вполне справедливо подчеркивал, что “наша собственная сознательная деятельность должна быть направлена не только на поддержание отдельной старины, а на создание новой русской культурной традиции, соответствующей современным общественным идеалам”(9).
Это высказывание П.Н. Милюкова фактически подтверждает точку зрения авторов данной работы, что наследие — не неизменная данность и определяется фактическим признанием каких-то частей наследия в контексте социальных идеалов, социально значимых приоритетов и ценностей.
Сегодня огромный пласт отечественной исторической культуры во многих регионах России остается еще не полностью использованным и слабо адаптированным к современным реалиям. Тогда как именно наша “корневая система” является весьма жизнеспособной, что показали достаточно очевидно все перипетии современного реформирования социума без учета отечественных традиций.
Лучшие образцы российской культуры, зафиксированные в музейных коллекциях, охраняемые в форме архитектурных памятников и нередко входящие в современные музейные объединения, позволяют соответствующей группе в социуме при определенных исторических условиях познать себя, утвердить свою общность, доказать свою жизнеспособность. Поэтому современная методология культурной политики, включающая переподготовку кадров, прогнозирование, разработку федеральных программ и т.п. не может выглядеть состоятельной, если не базируется на поддержке механизмов культурной преемственности, которые в ситуации активизации модернизационных процессов обеспечивают сохранение и развитие историко-культурной самобытности региона.
Как предлагают современные исследователи, необходимо актуализировать и превращать в позитивную традицию разные пласты наследия и в особенности те его части, которые составляют многовековой фонд отечественной культуры, в том числе и не вошедшие в музейные собрания. Именно это фонд может рассматриваться и как первейший источник, и как условие проявления многочисленных форм и возможностей альтернативных идентификаций в качестве основы формирования полистилистической культуры.
В современных условиях перехода к информационному обществу, где проблема адекватной адаптации социокультурной памяти в значительной степени совпадает с проблемой сохранения общегуманитарных ценностей культуры, возникает потребность осмысления всей совокупности данных об исторических уровнях культуры. То есть по мере необходимости моделировать индивидуализированную историко-культурную среду, в которой проходит жизнедеятельность конкретного человеческого сообщества. При этом показательно, насколько изменяются и уточняются роль и функции памятников: они выступают как главный источник изучения местной истории и культуры, обозначая и символизируя их важнейшие вехи и память о них.
Вместе с тем, сформировавшиеся в советские годы определенные пласты культурной среды не смогли пустить ценностные корни в народном самосознании по многим памятникам дореволюционной эпохи. Так поддерживалась искусственная изоляция некоторых типов памятников от их пользователей, что вело к формированию комплекса провинциализма - представления о второсортности определенных историко-культурных объектов провинции. Но даже в подобных условиях отречения от ряда общечеловеческих ценностей на региональном уровне возникали культурные ниши, в которых с помощью краеведения создавались предпосылки для развития культуры провинции вширь, ее распространения через определенные местные музеи. Музейный образ провинциальных исторических памятников, связанных с опытом бытия местной культуры нередко был особо ценным транслятором российской традиционной культуры, как основы памяти поколений. При этом принцип музейного историзма способствовал раскрытию динамики подачи материала посетителю через те слои информационной достоверности памятника, которые формируют историко-культурную среду как среду памяти.
Эта память воссоздает локальный мир человека не “плоскостной”, а “стереоскопический”, в котором такие ценности, как красота, нравственность, доброта измеряются общечеловеческой меркой, и субъектом истории являются все поколения, а не только ныне живущие.
Памятники в многообразном их проявлении более, чем какие-либо другие свидетельства истории, раскрывают представления об историческом времени, эволюционном развитии и процессах разрушения. Музеефицированные памятники позволяют человеку дистанцироваться от своей собственной культуры - как в пространстве, так и во времени, а также открыть для себя глубинные слои исторического процесса. По Цицерону - “история — жизнь памяти” и это свойство истории является основополагающим при изучении памятников и их сохранении как пласта актуальной культуры.
Глубокое исследование актуальной культуры позволяет познать ее многообразие и практическую роль. Именно с этой точки зрения актуальную культуру можно рассматривать и на уровне города и на уровне региона как совокупность результатов творчества поколений, представленную в материальных и духовных произведениях, и шире - в культурных текстах. Поэтому установка на максимальное сохранение культурного наследия всех народов и народностей - первая заповедь региональной политики, а освоение его актуальных пластов - вторая. При этом соотнесение теперешнего состояния культуры города с ее историко-эмпирическим образом - особая исследовательская проблема, которую, как правило, обходят современное социальное проектирование.
Примечания:
1. Астапова Н.А. Проблемы развития рефлексивной культуры старшеклассников средствами исторического краеведения // Малые города России. Материалы II Всероссийской научно-практической конференции. Курск-Рыльск, 2000. С. 16-17.
2. Анчел Е. Этос и история. М., 1988. С. 4-5.
3.См.: Исторический город в контексте современности // Материалы межрегиональной научно-практической конференции. Вып . I-IV. Нижний Новгород, 1999; Колита С.П. Социокультурная память: структура, механизмы, институты /Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата культурологии. М., 1999; Лебедева Н.И. Памятники культового зодчества в динамике культурно-исторических реалий XX в. (на материалах Омского Прииртышья) /Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Омск, 2000.
4. Селезнева Е.И. Научные принципы или принципиальная конъюнктурность? К проблеме методологии культурной политики // Полис. 1998. № 1.
5. Глазычев В.Л. Поэтика городской среды. М., 1978; Он же. Дух места // Освобождение духа. М., \99\;Дридзе Т. Коммуникативные механизмы культуры и прогнозно-проектный подход в выработке стратегии развития городской среды // Город как социокультурное явление исторического процесса. М., 1994-1995. Кн. 3.
6. Рабинович Е.И. Социальное краеведение и городское развитие // Прогнозное социальное проектирование. М., 1994-1995. Кн. 3.
7.Историко-культурное наследие: сохранение, освоение, использование (по материалам совещания 12-14 апреля 1988 г. в Союзе архитекторов). М., 1989. С. 54-63.
8. Независимая газета. 21 марта 2000 г.
9.Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 1. М., 1993. С. 33.
